«Красный свет» Максима Кантора наделал шуму в наших литературных и исторических кругах. Я редко читаю «шумящие» книги: жду обычно, когда ор и крики стихнут хотя бы чуть. Но для этого романа (?) сделала-таки исключение. И, знаете, о том не пожалела.Автор грозится написать ещё две книги в продолжение. Ну, его дело. Я бы сократила уже первую часть предполагаемой трилогии: не потому, что мне трудно переваривать большие тексты, а потому, что основные идеи, на мой взгляд, от такого объёма размываются. Впрочем, знаю, что многие, напротив, считают частое повторение матерью учения, а данная книга – не совсем художество, определённые мысли нуждаются не только в авторском развитии, но и закреплении в сознании читателя. Особенно, если это читатель не очень подготовленный по части истории ХХ века.Дело в том, что именно в прошлом столетии в мире насмерть схватились те, кто считают социальную иерархию единственно возможным и даже справедливым порядком, и те, кто утверждают, что такой порядок и лжив, и бесчеловечен. Равенство – не тождество одинаковости, которой, разумеется, быть не может. Но правильное общество – то, в котором КАЖДЫЙ человек рождается не для того, чтобы стать либо мучителем, либо мучеником (что, конечно, заставляет его зачастую выбрать для себя стан мучителей). А для этого в мире должен быть мир. Но весь век люди гибли миллионами, на всех материках настроили лагерей, где умерщвляли «неправильных» собратьев. В крайнем случае, «цивилизованно» пользовались резервациями для тех, кто умерщвлялся медленно. Ещё в более крайнем случае, рассказывали сказку о равенстве внутри среднего класса, который есть знамя либерального открытого общества. И скромно умалчивали об обществе закрытом, которое может пустить в нищету этот виртуальный средний класс одним незатейливым движением – обнулив акции на биржах. А уж подойдя к нашему этапу цифровых денег в бесконечном кредитовании, можно опробовать ого-го-го какие технологии! Вы полагаете, что стали полноправными свободными собственниками, что ваши ипотечные бумажки – признак вашей состоятельности? А вы не видите, что владеете-то всего набором циферок, которыми денно и нощно занимаются банки, тоже владеющие какими-то циферками, за которые сегодня дают столько-то единичек, а завтра уже нисколько? Там цепочка такая, знаете, интересная, из какого именно корня растёт, ведомо далеко не всем.В романе мало положительных героев. Странный, серый эдакий, на первый взгляд, следователь Пётр Яковлевич Щербатов, окружённый в своём скромном доме тремя бабусями, ужасающимися тому, как в «Газпроме» придумали уморить всех стариков. Бравые вояки Дешковы, из которых никто выжить не может: неравные бои, репрессии, концлагеря. Семья Рихтеров, настоящих коммунистов – не кровожадных амбициозных дураков, коими склонны рисовать таковых идеологи открытого для простофиль-обывателей общества, а чувствующих не только свою боль и умеющих постоять за человечество, потому что идея гуманизма – это идея равенства. Кантор связывает при этом коммунизм с христианством, считая Иисуса первым социалистом, а Маркса и Ленина – наследниками христианского прочтения истории. Соломон Рихтер (имя, как понимаете, не случайное при подобной трактовке) пишет своему другу Фридриху Холину следующее: «Ты скажешь мне: но ведь культура предполагает неравенство, не могут все люди равно быть талантливы в музыке, врачевании, живописи, науке! Не могут! А значит, основания для неравенства есть, скажешь ты! На это я отвечу – но в любви и защите слабого люди равны! Поэтому величайшей революцией мира я считаю даже не Октябрь Ленина — но революцию Иисуса Христа, которого признаю теперь первым социалистом».Всем остальным персонажам от автора достаётся изрядно. Современная российская оппозиция – жалкая кучка клоунов-неучей, жадных, пресмыкающихся перед новыми господами, особенно, когда те представляют западный финансовый мир. Так называемая интеллигенция научилась исправно «чесать пятки ворам». Например, многие её представители ублажают учредителя новомодной премии предпринимателя Чпока, в прошлом уголовника, не гнушавшегося выбивать деньги из должников паяльником и утюгом – теперь премиальная статуэтка должна быть выполнена в виде одного из этих культурных инструментов. Бабло – главное мерило для «рукопожатного» человека. И эти люди с удовольствием встречаются где-нибудь на обеде у французского посла, забыв о том, что на митингах против «режима гэбэшных оккупантов» они могут стоять по разные стороны «баррикад». Занятно, что некоторые фамилии встречаются в книге при упоминании разных поколений. Была в 1930-е в «Вечёрке» редакторша Фрумкина, стучавшая на своих коллег, – в наши дни возникает раскрученная «независимая» журналистка Фрумкина. Был в 1940-е жмот и хапуга Панчиков, отобравший последние крохи у крестьянки в избе на постое, – в наши дни читатель встречается с бизнесменом Панчиковым. Перед войной Фридрих Холин, испугавшись репрессивной сталинской машины, отрёкся от отца, публично растоптал его фотографию, – а теперь на митинге кричит о «проклятых жидах» другой Холин, по прозвищу Холокостин. Бойкая француженка Бенуа кокетничает с генералом Власовым, переметнувшимся к Гитлеру, – новоиспечённая либералка Бенуа не брезгует секс-услугами водителя Курбаева, одаривает его всякими милыми безделушками, а потом, возможно, убивает: надоел со своим нытьём. Правда, прогрессивная оппозиция тут же изобретает, что татарин этот – лидер Конгресса мусульманских общин, стало быть, дело политическое, а не уголовное!Один из самых ярких субъектов в романе, конечно, – секретарь Гитлера Ханфштангель. Историческое, между прочим, лицо. Но Кантор решил продлить ему жизнь, подлинный Ханфштангель, по архивным сведениям, погиб где-то в Западной Европе после Второй мировой войны. В книге же мы частенько встречаемся с ним в начале ХХI века. Он был вывезен на военную базу в США, затем направлен в распоряжение разведки Великобритании. Очень важен для тех, кто сочиняет миф о коммунизме как главной угрозе цивилизации. Писатель делает его ещё и бесстрастным свидетелем преступлений нацизма – возможно, это главная смысловая нагрузка для линии Ханфштангеля. Вообще Кантор, видимо, серьёзно покопался в документах: порой он просто даёт сухие, но пространные справки о значимых эпизодах войны, о закулисных переговорах «союзников» СССР, о статистике польских, немецких, советских лагерей. Пока Сталин истово сражался с ленинской гвардией под видом борьбы с врагами революции, Черчилль (и не только он) готов был пообещать Гитлеру часть африканских колоний в награду за уничтожение Красной России. «В соответствии с приказом № 00447 от 30 июля 1937-го за неполные два года было арестовано 1.575.259 человек – и всякий сотрудник безопасности мог усомниться: в армии Германии полтора миллиона человек, а шпионов на семьдесят пять тысяч больше – как так? », – иронизирует писатель. А грянула война – немецкие танки встретили конницей. Единственная тактика, которую могли в первые годы применить советские командиры, – отступление с максимальным выматыванием противника.Те, кто пытаются объявить, что нацизм и коммунизм суть явления одного рода, и более того, Гитлер есть порождение Сталина, не просто заблуждаются. Они клевещут. Если уж что и породило Гитлера с его истериками о сверхчеловеке, то это деление людей на «чистых» и «нечистых», «высших» и «низших» – изначально, от природы. Коммунисты открыто заявили, что все люди равны. И Сталин при всей своей властности и хитрости вынужден был «оправдываться» за лагеря (и даже называть их трудовыми, обратите внимание) перед теми, кто сочувствовал коммунистической идее. Гитлер же создал лагеря смерти – бесповоротно. «Недочеловеки», к которым в первую очередь причислялись евреи, славяне, коммунисты, либо сразу уничтожались, либо «трудились», перетаскивая камни туда и обратно. Вот цитата из речи Гитлера 1941 года: «Идет борьба двух мировоззрений. Произнесен уничтожающий приговор большевизму как антиобщественному преступному движению. Мы должны отказаться от понятия солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и никогда не будет товарищем. Речь идет о борьбе на уничтожение. Мы ведем войну не для того, чтобы сохранять врага. Требуется уничтожение большевистских комиссаров и большевистской интеллигенции. Нельзя допустить образования новой интеллигенции. Нам достаточно и примитивной социалистической интеллигенции. Борьба должна вестись против яда разложения. Это не вопрос военного суда».А вот что говорит Ханфштангель английскому майору Ричардсу в ответ на предложение описать в воспоминаниях, как Сталин и Гитлер договаривались перед Второй мировой об общих интересах: «Вы виртуозно научились использовать революции. Вы научились провоцировать их — и затем переводить в войну. Вы зажгли Восток вновь, вы готовы вооружать ислам, чтобы потом получать мандат на убийство мусульман... Вы разрушите Сирию, Ливию... И вы шагнете далеко... В Африку, до Уральских гор, и еще дальше... И вы снова вырвете у истории господство... » Почему снова? Потому что в Нюрнберге осудили далеко не всех нацистских преступников. А тех, кого всё-таки осудили, уже в конце 1940-х – начале 1950-х массово выпускали из тюрем и давали прибежище везде, где им удобно было находиться. Вот и печально известный доктор Менгеле спокойно дожил до 1979 года, его никто не тронул. Сколько детских жизней у него на счету?Капитализм не против нацизма. Это ведь очень древний метод – разделяй и властвуй. Пока они там, внизу, выясняют, чей идол божественнее, пока они измеряют длину носов и вес мозга, пока они верят в могущественность циферок на своём пластике, выданном им в кредит ворами, – мы, полсотни «рукопожатных» семейств, будем загорать, попивать, инсталировать синие кубики с зелёными тряпочками, и пусть они не спрашивают, зачем мы продаём добрым людям тонны герыча или тысячи боевых вертолётов. Война – война лучше мира, она всегда приносит прибыль. «Людям объяснили, что война лучше революции. Война, сказали людям, возникает по необходимости защитить завоевания цивилизации перед варварством; а революция, напротив, есть атака варварства на цивилизацию. Среднему классу дали понять, что он представляет цивилизацию и существует благодаря ей», – поясняет Кантор. Ну, а коммунизм – это движение варваров, его представители ведь хотят всё у всех отобрать и загнать свободолюбивый, но глухой к нуждам соседей, средний класс в тюрьмы и казармы. Тоталитаризм – понимаете? Открытое общество ему сопротивляется. А Ленин – немецкий шпион, ему деньги дали, он революцию взбунтовал и отечество порушил. То есть покусился на иерархию. И никакого братания русских и немецких солдат на фронтах Первой мировой не было, между русским и немцем ничего общего быть не может. Как это – рабочий унижен непосильным трудом? Главный труженик – капиталист, об этом, кстати, сам Форд (или кто-то ещё из держателей вещественного капитала) заявил, а Гитлер потом согласился. Ещё бы ему не согласиться: указ Рузвельта от 13 декабря 1941 года разрешал сделки с компаниями, находящимися пол контролем нацистов.Отдельное спасибо Кантору за Хайдеггера. Тот ещё мошенник, а не философ. Особенно смешно было читать главу, где три премудрые бабуси объясняют весь этот Dasein, плавно перетекающий в бесконечный дисгармоничный буржуазный дизайн, простаку Щербатову. У автора-то в книге другой мыслитель, которого мы уже представляли – Соломон Рихтер. «Я хочу, чтобы ты знал, Фридрих, во мне нет злобы к тебе. Только жалость», – пишет он своему предателю из тюрьмы (да-да, тому самому другу из ранних глав). А через несколько строк: «Быть равным другому – это очень опасно. Хочу видеть перед собой красный свет опасности и идти на красный свет». Что ж, так может не всякий. Большинство пока просит объяснить компанию «рукопожатных» попперов, почему не может быть равенства. А те уже образовали подходящую администрацию для своего «глобального проекта» и выпустили её на переговоры с потребителем. Переговоры примерно такие:« — Но скажите, а почему вместо равенства предлагают убийство и неравенство? Нет, мы понимаем, что равенство еще не завезли... но убийство мы вообще не заказывали...— Видите ли, данный вид разумного насилия применен нашей администрацией в качестве защиты от внедрения обманного продукта равенства. Есть прецеденты, когда так называемое равенство распространялось и от него происходило зло. Было решено принять встречные меры.— Теперь понятно. Значит, вы нас убиваете, чтобы другие не обманывали.— Именно так.— Большое вам спасибо».
Ответ: Затрудняюсь ответить